Многоуважаемые сэры, мне и сударю Льютону хотелось бы отказаться от участия во второй, сказочной, части конкурса прозы. Пусть этот пост будет официальным заявлением. Причина довольно проста — пропало желание.
Сказки, впрочем, никуда не пропали, и желающие могут ознакомиться (и вволю покидаться помидорами, если это стоит помидоров).
Как Эрвас за храбростью ходил.
Жил да был в давние времена в Альд’Руне юноша по имени Эрвас. И всем бы он был хорош — к предкам почтительный, честный, собою недурен, да и из семьи уважаемой, но вот беда, — для редоранца и слабоват, и трусоват. Затеют приятели охоту на кагути или там алитов, — приходится отговариваться: боязно, да и лук толком не натянуть, и копьё руки оттягивает. Захотят к Красной Горе тайком поближе подобраться — больным прикидывается: ведь даром, что Призрачный Предел, а мало ли, что там, среди скал, прячется. И такой это был для него позор, что хоть на глаза никому не показывайся. А поделать ничего с собой не может: на занятиях по фехтованию да стрельбе — неловок, сердцем как ни крепись — оно всё колотится от страха. Словом, не жизнь, а сплошное мучение для молодого мера.
Отправились однажды его товарищи на охоту, а Эрвас, по обыкновению, дома остался. Но до того тошно сделалось ему сидеть под Скаром, что решил он хоть по городу прогуляться, как часто делал, если оставался один — а бывало это, скажу я вам, не то чтобы редко. Вот бродит Эрвас по Альд’Руну, домишки да лавочки, со всей утварью до последнего горшка знакомые, разглядывает, камни носком туфли попинывает, в небо посматривает. Все улочки уже обошел, домой поворачивает, глядь — дружки его в город возвращаются. Позавидовал Эрвас в который раз, на себя подосадовал, и шаг замедлил — заметят ещё, ну их. Да только зря беспокоился — где им Эрваса в толпе углядеть! Радостные идут, охотой разгоряченные, смеются, что, кажется, на весь город слышно.
Вот поднимаются они по лестнице, что у самого Скара, а навстречу им, среди прочей публики, старик ковыляет, такой древний, каких Эрвас и не видел раньше никогда: согнутый, в плащ-хламиду закутанный, на посох опирается, а из-под капюшона опущенного только половина лица, морщинами, словно трещинами, покрытого, видна. Отшатнулся старик от шумных парней, да и оступился на лестнице, в пыли растянулся, мешок заплечный уронил, а те и не заметили. Спешно подошел к нему Эрвас — ох и стыдно за приятелей! — и обращается учтиво: — Позвольте, сэра, помочь вам, — и руку ему протягивает. Ухватился старикан за его руку, поднялся с земли. Отряхнулся, принял подобранные Эрвасом котомку с посохом, да и говорит: — Ты мне помог, да и я в долгу не останусь. Проси, чего хочешь. Улыбнулся Эрвас — ну что ж у старика-то просить, да и за такую мелочь, право, неудобно даже. И отвечает: — Спасибо вам, сэра. Ничего мне не надо. То, что мне бы пригодилось, в руках не удержишь, из кармана в карман не переложишь. Упорствует старикашка, повторяет: — Всё же попроси, чего хочешь, как знать, что я могу для тебя сделать. Неловко уже Эрвасу вести эту беседу: за такую безделицу благодарности принимать, да ещё самому просить! И, чтоб поскорей с разговором разделаться, говорит он в сердцах: — А надо мне, сэра, смелости да силы. Только не купить их, не продать, да не выменять, — выпалил да и покраснел, сам не знает, с чего вдруг самую больную мозоль помянул, о которой и родным-то говорить не отваживался. Захихикал старичок. — Верно говоришь, мальчик. А только дам я тебе совет. Послушаешь — будет тебе, что желается. А на нет и святого Олмса нет, — и рассмеялся пуще прежнего. Нахмурился Эрвас, сдвинул густые брови, но промолчал, хоть и не понравилось ему, что до того непочтительно хихикает старик, поминая святого. Тот тем временем продолжает: — Сделай, как я тебе сейчас скажу. Отправляйся-ка ты в Высокий Собор, к алтарю святого Велота. Глядишь, попросишь хорошенько — дарует он тебе и силы, и храбрости. Только гляди, три условия тебе: пойдешь ты пешком, пойдешь один, и пойдешь самой прямой дорогой, а как свернешь с неё — за каждый раз в этот вот мешок будешь класть по камню с твой кулак величиной, — и протягивает Эрвасу мешок, такой, в каких соленый рис держат. Потянулся Эрвас за мешком, да не успел взять, — выронил его старик. Нагнулся Эрвас подобрать упавшее, а как выпрямился — глядь, старикана-то и след простыл! Стоит Эрвас с мешком в руках, оглядывается и вправо, и влево — нигде нет непонятного советчика. Пожал плечами, да и пошел домой, раздумывая над услышанным.
Всю ночь не мог уснуть редоранец, так и эдак повторял про себя наставление давешнего старика. Вот уж и глупость — отправляться в Высокий Собор одному, да пешком — шутка ли! А что, если на пути дикие звери встретятся, или кто похуже? Но если короткой, прямой дорогой… да у святилища Велота помолиться… как знать. Может, и есть что-то в этом совете. Так извертелся он к утру, измучился, что и заснул. А чуть свет, только он глаза успел закрыть, будят его товарищи — очередную забаву выдумали, скального наездника живьем изловить, а для этого — в горы подняться, где их побольше водится. Предлагают и ему идти, а сами перешептываются, да перемигиваются, и кажется юноше, будто это они над ним насмехаются. Струхнул Эрвас, но виду не подал. Да и заявляет: — Прискучили мне ваши детские забавы, отправляюсь я в паломничество, к святилищу Велота в Высоком Соборе. Тут у всех даже рты пооткрывались от удивления, а у Эрваса — ещё и шире всех. Едва захлопнуть успел, притворился, что зевает спросонья. «Ой дурак-дурак, ф’лах неразумный, с’вит последний, что ж я сказал-то», — думает он про себя. Однако же, делать нечего, слово сказано, и хочешь не хочешь, а выполняй, а то и вовсе жизни не станет.
В тот же день собрался Эрвас в дорогу, мешок с припасами на плечо повесил, меч к поясу приладил, напутствие от родителей получил, да и вышел из Альд’Руна, куда глаза глядят. А глядели они, будьте уверены, в сторону самой прямой дороги к Вивеку. Шагает он по дороге, указатели взглядом отыскивает, с пути сбиться боится, да и наставления злополучного старичка припоминает. Вот прошагал он весь день до вечера, уже и солнце садится, а Эрвасу всё страшнее. То ворчание никс-гончей послышится вдалеке, то скальник в вышине пролетит, вереща и кожистыми крыльями хлопая. Страх один, каждая тень — чужая, злобная, того и гляди откуда-нибудь даэдрот выпрыгнет, да и сожжет беднягу ядовитым дыханием, на мелкие клочки разорвет. И тут видит редоранец в стороне от дороги — хижинку. А там и окна светятся, и дым из трубы. Посмотрел Эрвас на темную дорогу перед собой, на светлые окна в стороне… вздохнул, подобрал камень, положил в мешок, — был он всё же честный парень, и наставления старших слушал, — да и свернул с дороги. Добрыми оказались хозяева хижины, приютили Эрваса на ночь, а утром он снова в путь отправился, повеселевший. Один-то камень в мешке рук не тянет, зато ночь провел в безопасности.
В другой раз встретилось ему на пути ущелье — и ни спуститься в него, уж больно стены отвесные, ни по мосту перейти — обвалился мост, не починили ещё. Одно бревно и перекинуто, навроде мостика. Да такое кривое и трухлявое на вид, что кажется — только ступишь на него, оно и треснет. Покачал головой Эрвас, и пошел в обход. И второй камень в мешок, конечно, положил. Но и с этой обходной дороги пришлось ему свернуть, когда впереди завидел он никс-гончих. Двух, а то и трёх. А там, откуда знать, может и больше их среди валунов да зарослей вредозобника прячется. Третий камень отправился в мешок, а Эрвас отправился вовсе уж кружным путём.
Ещё не раз и не два выбирал Эрвас обходную дорогу, и вовсе уже с пути сбился, и мешок на плече от камней — неподъёмный. Так заплутал незадачливый редоранец, что не только прямой дороги на Вивек, но и ни одной тропки хоженой вокруг не сыскать. Уж и не помнит он, сколько идет — не то неделю, не то две, а может, и месяц. Чуть не плача тащит на себе камни, и всё на свете проклинает, себя же — в первую голову.
Вот выходит он к берегу моря, и, верите ли, не знает даже, на юге ли он Вварденфелла, или на западе, а не то и вовсе на востоке. Вконец отчаялся Эрвас — тут не то, что камень лишний в мешок положить, а и свернуть-то некуда, а берег впереди топкий, все заводи да заросли, а дальше и обрыв виднеется. Тащит Эрвас мешок по берегу, едва ли и помнит, куда идёт. Поднимает он голову, а перед ним — мать-Азура! — даэдрическое святилище заброшенное, и скампы вокруг бродят. Прямо взвыл Эрвас: — Дагоново отродье, вас-то и не хватало на мою голову!
А деваться уже некуда, приметили редоранца шкодливые Мехруновы прислужники, и бросились на него. Выпустил Эрвас свой мешок, за меч схватился, а сам думает: «Тут-то мне и конец». Только меч после ноши тяжеленной вдвое легче показался, чем был. Сам не помнил он, как от мелких пакостников отбился, а только жив остался. Сидит на бережку, отдышаться не может, то плачет, то смеётся, и оружия не выпускает. Тонкие нетчевые доспехи и одежда когтями скамповыми изодраны, и пояс разорван, даже меч повесить некуда. Поглядел он на порубленных скампов, на мешок с камнями ненавистными, что по всему берегу раскатились, плюнул, да и пошёл дальше налегке.
И, хотите верьте, хотите нет, но так быстро несли его ноги, что оглянуться не успел — вот и река Одай за плечами осталась, и деревушку какую-то мимо прошагал, вот и озеро Хайран по левую руку, а оттуда, считай, и Вивек, и Высокий Собор видать. Вот уже и в Вивек входит Эрвас, стражей-ординаторов в золотых масках взглядом восхищённым провожает, толпам народу вокруг дивится, да и вслед за другими паломниками к Высокому Собору идет. Вошёл внутрь, и от усталости уже шатается, но направляется прямиком к алтарю святого Велота. Встал редоранец у алтаря, голову склонил, к святому обращается. И вдруг слышит, как за спиной у него кто-то покашливает да хихикает. Оборачивается Эрвас, и видит — тот же самый старик пред ним, что ещё в Альд’Руне ему это путешествие присоветовал.
— Ну что, Эрвас, понравилось тебе камни по всему острову собирать, да кругами ходить? — смеётся старик. Вспылил парень, даже не удивился, что старику его имя известно, и отвечает: — Да едва я не сгинул совсем, их за собой таская! Кто ж вы такой, чтоб эдакие советы честным мерам раздавать? Откидывает тут старик капюшон, выпрямляется, и видит Эрвас — сам святой Велот перед ним, в точности, как на фресках храмовых! Так и ахнул он. Стоит, слова выговорить не может. — Так и не я ведь заставлял тебя с дороги сворачивать, стороной всякую тень обходить, — усмехается святой. — Сам, по своей воле таскал ты за собой не камни, а страхи свои. Слушает Эрвас, и нечего ему в ответ сказать, кровь к щекам от стыда прилила. А Велот продолжает: — Кружными путями ходил, вместо того, чтоб с опасностью встретиться… Но прямую дорогу наконец выбрал. Поднял тут редоранец глаза на Велота, вымолвил: — О пророк, дерзки мои речи… но и путь я проделал немалый… — Знаю, о чем просишь, помню, — отвечает Велот, и брови хмурит, — А ты уговор помнишь ли? Не было в нём такого, чтобы бросил ты те камни посреди пути, раз уж сам их набрал.
Так и упало сердце у молодого редоранца. Что ж, напрасно он чуть не пол-острова пешком обошел, груз за собой таская? Напрасно и с даэдра бился? Эх, да какие там даэдра — скампы, мелочь, тьфу. Не будет ему милостей от великого пророка, да и за что? Сидел бы в Альд’Руне, носа за стены городские не высовывал, туда и дорога. Чуть не плачет Эрвас от обиды, но держится ещё. — За ослушание надо бы мне тебя не наградить, а ещё и наказать, — совсем посуровел голос святого Велота, только глаза — весёлые. Но не видно этого Эрвасу, повесил юноша нос, ждёт своей участи, — Но всё ж таки помог ты мне, бедному старику, который пожитков своих в пыли собрать не мог. А потому вот что. Есть у меня ещё один мешок… Эрвас голову вскинул, да глаза распахнул — шире некуда. Никак, издевается над ним святой. Да и поделом же. — Отпущу я тебя домой без наказания. А условия — те же. Пешком, один, да с дороги не сворачивай, а свернешь — сам знаешь… — и мешок протягивает, ничуть не меньше прежнего. Взял Эрвас мешок, помолчал, в руках повертел, обратную дорогу представляя, и говорит тихо: — Вот спасибо вам, святейший. Будет, чем подпоясаться, да меч к поясу прикрепить, — и клинком мешковину на полосы режет. Ничего не сказал на это святой Велот, улыбнулся только, да и растаял в воздухе. Тут заметил редоранец, что, хоть и много кроме него было в зале паломников, а никто в его сторону не смотрел, и его разговора с Велотом словно бы не видел. Постоял ещё немного Эрвас у алтаря, голову склонив, и о чем он думал или с какими словами к пророку обращался — про то нам неведомо. Вышел он затем из Собора, и отправился восвояси.
***
Говорят, что обратный путь Эрваса был не в пример короче, чем путешествие в Вивек. Оно и не удивительно, всё же встретить на прямой дороге несколько опасностей, да справиться с ними — быстрее, чем брести неизвестно куда, всё дальше уходя от цели. А если и принес домой Эрвас парочку камней в карманах, так о том никому точно не известно.
Говорят ещё, что через несколько лет после своего паломничества в Высокий Собор молодой редоранец снова отправился в Вивек, чтобы поступить там на службу в Орден Дозора. Но это уж совсем другая история.
|