И вроде все здесь было так же, как и всегда, все шло своим чередом. Возлияния, многоголосая болтовня, мелкие драмы, что равно присущи всякой таверне, уныние и беспечальная усталость... Да, это место наконец-то начало стареть. Измученный тусклым кокетливым светом, разомлевший от приторной сласти без счета выпитых запахов, здешний воздух будто бы разом отрешился от всей суеты, обернувшись отчетливо уловимой сухой горечью. Долгое время стоявший в дверях сквозняк просто не мог в какой-то момент не поддаться истоме, и теперь тихо-мирно дремал, в то время как по таверне незаметно растекался этот странный жгучий дурман. Вонзаясь в легкие, он бередил их, давил, щипал, приводил в трепет, и в конце концов они оказывались подобны внезапно разворошенному кострищу, когда угли, тлевшие в плену мертвой золы, вновь глотнули студеного ветра. Немногим из присутствовавших доводилось прежде ощущать такое. Пожалуй, лишь чернокнижник да тысячелетний Марвани могли понимать, чем в действительности веяло из сумрачной чащи, и чей приход провозглашала эта причудливая мелодия едких запахов. Впрочем, самого гостя долго ждать не пришлось. Ему ровно ничем не удавалось выделиться из однотонно-невзрачного ряда своих подобий - скромных, скованных собственной одержимостью путешествующих школяров. Путешествующих, разумеется, не по зову мятежного сердца, но единственно по необходимости, порожденной идеями о каком-то очередном безобразно целесообразном поиске. И в наружности этого данмера нельзя было углядеть ни малейшей претензии на обладание значительными богатствами, будь они материального, или же - о, какова приятность! - духовного свойства. С его образом также никто не смог бы связать сколько-нибудь определенных воспоминаний. Имя его отнюдь не вязло в хитросплетениях легенд, коими насквозь проросла мало того, что история - сама повседневность Тамриэльской Империи. И в том Феору Иргвэйн про себя изъявлял ей, повседневности, глубокую и искреннюю признательность, уютно располагаясь за прежде пустовавшим столом в углу эркера. Словно и не опасался гость, что загадочные обстоятельства его появления вскоре аукнутся чьим-то непрошенным вниманием. Это место, веками остававшееся девственно неприкаянным, незапятнанное грязью забот большого мира, полюбилось ученому сразу же, едва он переступил порог "Трезвенника". Острая горечь с привкусом тлена мягким дуновением чуждого смертному миру ветра все так же сочилась сквозь высохший воздух. Не дерзая приблизиться, пустоты Забвения издали разглядывали свою новую игрушку - не то равнодушно, не то... очарованно?
Сообщение отредактировал Trickster - 11.09.06 - 23:19
|