|
Сиродиил. Полночь. Около пяти миль к северу от границы Валенвуда с Эльсвейром
Огонь и кровь. Дым застилает небо. Снаружи доносятся лязг оружия и стоны раненых. Индрегас стоял у окна и глазами, полными ужаса, взирал на бойню, разворачивающуюся внизу. Его отец и старший брат были там, он не знал, живы ли они ещё, и есть ли какие-нибудь шансы выстоять у защитников деревни.
Подошла его сестра - Альмия. Ей было также страшно, как и брату, но держалась она молодцом. Собственно, именно из-за неё Индрегас сейчас стоял здесь, а не сражался вместе со своим отцом и братом. Ей было всего десять, и он не мог оставить её одну.
– Почему они всё время нападают на нас? Почему они не могут оставить нас в покое? – Уже который раз Альмия задавала одни и те же вопросы.
– Не знаю, солнышко, – ответил Индрегас, – не знаю…
На самом деле он прекрасно знал почему, но не говорить же сестре, что её сородичи ничем не лучше этих хвостатых мразей? Да, война между Эльсвейром и Валенвудом уже давно закончилась, но стычки между пограничными поселениями всё продолжались.
В комнату вошла мать.
– Инди, – сказала она, – бери сестру, мы уезжаем, сейчас же. Нам, судя по всему, не выстоять. Их слишком много. И ещё… – она споткнулась на слове, дыхание её перехватило, и на глаза навернулись слёзы. Продолжила она еле слышным шепотом, – твой отец и брат пали. Я пойду возьму вещи, – голос её снова стал твёрдым, – и мы тот час отправимся.
Она повернулась и уже собралась выйти, как путь ей преградил рослый хаджит с копьём в руках. Мать вскрикнула, отшатнулась и стала пятиться. Индрегас стоял, не двигаясь, словно парализованный, и смотрел, как его мать, пронзённая копьём, оседает на пол. Остальное было словно в тумане. Вот его сестра сорвалась с места и побежала к матери. Вот хаджит ленивым движением сбивает её на пол, выдёргивает копьё из тела матери и пригвождает юную Альмию к полу. Вот он уже направляется к нему…
И снова, уже который раз, Индрегас проснулся в холодном поту. Его всего трясло. Он лежал и смотрел в потолок немигающими глазами. Вот уже несколько месяцев, как ему снился один и тот же кошмар, события девятнадцатилетней давности никак не хотели отпускать его. Сколько это будет продолжаться? Сколько ещё он будет с ужасом просыпаться по ночам и осознавать, что это всего лишь сон? Сколько ещё во сне ему будет являться мёртвое лицо его сестры и снова, и снова повторять: «Ты не смог ни спасти нас, ни отомстить за нас. Ты – ничтожество, ты недостоин жить. Иди к нам, мы ждём тебя»? Сколько? Сколько?! Сколько?!!! Индрегас не знал ответа на эти вопросы. Он уже давно потерял счёт времени. Дошло уже до того, что он уже просто боялся ложиться спать, потому что знал, что его в этом случае ждёт. Собственно, он уже почти неделю и не спал. Но долго так продолжаться не могло, и, в конце концов, усталость взяла своё. Индрегас не знал, сколько он проспал – день, два, а может больше? В любом случае, на пользу ему это не пошло – он по прежнему чувствовал себя прескверно.
Индрегас рывком сел на кровати и огляделся. В комнате ничего не изменилось, пока он спал. Да и не могло там ничего измениться, поскольку никто не знал, где находится его дом. Комната была абсолютно такой же, как и год назад, когда он выстроил этот дом на ветвях огромного дуба, в лесу, где-то в пяти милях от пересечения трёх границ: Валенвуда, Сиродиила и Эльсвейра. Опять этот проклятый Эльсвейр, чтоб он навсегда канул в небытие в пламени Забвения!
Комната в лабораторию была распахнута настежь. Индрегас вспомнил почему. Именно там он провёл всю свою последнюю неделю практически безвылазно. Именно своим научным изысканиям в области алхимии он был обязан тем, что до сих пор был жив. Только это занятие отвлекало его от тягостных воспоминаний, и если бы не оно, то он давно бы наложил на себя руки, не в силах больше мириться с ненавистной ему действительностью, и последовал бы за сестрой, вняв её зову. Казалось бы, как всё просто, всего-то нужно бросить зажжённый факел в раскрытую дверь лаборатории, и через пару минут его ожидает быстрая и безболезненная смерть. Но Индрегас всё не решался сделать этот последний шаг. Что-то его останавливало, он не знал что.
Индрегас поднялся с кровати, зажёг свечу и подошёл к зеркалу, висевшему прямо по центру длинной стены, напротив его кровати. Ему было всего тридцать девять лет, столь юный возраст для босмера, а из зеркала на него глядело лицо старика: бледное и осунувшееся, с мешками под глазами. В его волосах, золотистого цвета, заплетённых в косу, длиной ниже колен, уже начала пробиваться седина. «До чего же я себя довёл?» - Запоздало подумал он и громко спросил: «Отец! Если ты меня слышишь, ответь! Почему мне так плохо? Почему?! Что я делаю не так?» Ответа не последовало, да он и не надеялся его услышать. Индрегас со злостью ударил кулаком по зеркалу: разбил и зеркало, и костяшки пальцев до крови содрал. Впрочем, физическая боль отрезвила его, и он заметил, что, несмотря на то, что он уже давно не спит, он по-прежнему чувствует запах гари, да лязг оружия, хоть и приглушённый, но доносился. Изредка слышались яростные вопли. В деревне, которая находилась прямо на опушке леса, менее чем в пятистах ярдах от его дома, явно что-то происходило. И это «что-то» происходило без его, Индрегаса, участия, что последнему, почему-то, очень не понравилось.
Индрегас выглянул в окно, бросил быстрый взгляд на небо, оценивая погоду. Была глубокая ночь, дул сильный ветер, Массер был уже наполовину закрыт тучами, но было довольно таки светло из-за всполохов огня, видимых сквозь кроны деревьев, находящихся уже где-то в четырёхстах ярдах от дома. Было очевидно, что лес горит. Медлить было нельзя, за последний месяц не выпало ни дождинки, и огонь с ужасающей быстротой распространялся по сухим деревьям. Где-то вдалеке раздался раскат грома. Приближалась гроза.
Индрегас отскочил от окна и стал спешно одеваться. Минута промедления, и он останется здесь навсегда, вернее не останется, потому, как в этом случае никто даже его костей не соберёт – одному Шиогорату было известно, что у него тут находилось. Впрочем, это было не так уж и плохо, но Индрегасу вдруг резко расхотелось умирать, и он спешил убраться восвояси из этого опасного места.
Спустя пару минут он уже покинул дом, спустился вниз и, впервые за последнюю неделю, ступил на твёрдую землю. С собой он взял только небольшую сумку, висевшую за спиной, вместе с колчаном со стрелами и оружие: висевший на поясе серебряный кинжал, длинный эльфийский лук, который он держал в руках. В сумке находилась кое-какая снедь, деньги – около двух тысяч септимов в нескольких кожаных кошельках, несколько тщательно закупоренных пузырьков с ядами, ну и некоторые предметы первой необходимости. Индрегас стал пробираться через лес в направлении деревни и вскоре вышел к области, где лес уже горел. Двигаться через горящий лес очень сложно, но Индрегас не хотел идти в обход. Хорошо, что лес здесь был уже очень редкий, да и травы почти не было, иначе это было бы попросту невозможно. Аккуратно пробираясь между горящими деревьями, Индрегас вскоре выбрался на опушку. Теперь было понятно, почему горит лес – полыхала вся деревня, и Индрегас абсолютно точно знал почему – не узнать хаджитов было невозможно. Индрегас оглядел себя, потушил уже начавший тлеть плащ и стал пробираться через окарину деревни. Вскоре он наткнулся на тела двух мужчин в форме имперской стражи. «Не понял?» – Индрегас был крайне удивлён, – «что здесь делают стражники? Здесь всегда был в, лучшем случае, один, да и то появлялся он раз в неделю. Что-то здесь не так». Индрегас не верил, что стража так быстро примчалась в такую глухомань, узнав о нападении. Значит, они появились здесь ранее. Неужели имперское командование, в связи с участившимися слухами о террористической хаджитской группировке «Ренриджа Крин», в существовании которой Индрегас теперь не сомневался, решило послать патруль в отдалённые районы? Если это так, тогда положение дел в Империи куда хуже, чем он предполагал.
Бой шёл уже ближе к центру деревни, на окраине же почти никого не было, кроме трупов убитых местных и хаджитов, последних, впрочем, было гораздо меньше. Пробираясь между домов, Индрегас наткнулся на лысого Джоди – хозяина местного трактира, тот был ещё жив, но у него был располосован живот, и он руками придерживал вываливающиеся внутренности. Увидев Индрегаса, Джоди прохрипел что-то неразборчивое и умоляющим взглядом посмотрел на эльфа. Тот достал кинжал и одним движением перерезал старику горло, это было единственное, чем Индрегас мог ему помочь – тот был обречён.
Пройдя дальше, он увидел валяющееся в грязи истерзанное тело девушки. От её платья остались одни лоскутки, всё тело было исполосовано когтями, а вместо лица было кровавое месиво. При виде такого зрелища, болезненный ком подступил к горлу Индрегаса, а на глаза навернулись слёзы, когда он узнал, чьё истерзанное тело лежит перед ним в грязи. Это была Элси, дочь кузнеца, которая также работала в трактире. Она была самым добрым человеком, которого Индрегас когда-либо знал. Её разносившийся по таверне звонкий смех всегда отвлекал его от тяжёлых мыслей. Её длинные развевающиеся каштановые волосы приковывали к себе взгляды всех мужчин в округе. А её сияющие зелёные глаза, казалось, могли растопить любой лёд. Она всегда находила доброе слово даже для него, Индрегаса, который вечно сидел в самом тёмном углу зала с самым угрюмым видом. И она была первым человеком за последние девятнадцать лет, который заставил его улыбнуться, причём не скорчить гримасу, а действительно улыбнуться, тепло и искренне. И вот это милейшее существо сейчас лежит бездыханное в грязи, посреди других трупов. Индрегас втайне надеялся, что она умерла быстро и не мучилась.
Внезапно он поймал себя на мысли, что сочувствует ей, и это осознание, как гром среди ясного неба, поразило его разум. Он сочувствует! Он испытывает сострадание! Как он мог, матёрый асассин с почти двадцатилетним стажем, опуститься до подобной низости и чуть ли не рыдать над телом какой-то паршивой девчонки? Старый Амис, который, собственно, и обучил его искусству убивать, наверное, перевернулся бы в гробу, узнай он о том, что сейчас вытворяет его ученик. Индрегас тут же вспомнил слова своего старого учителя: «Забудь такие пороки разума, как жалость и сострадание. Это простые обыватели, которые в своей наивности не понимают, что мир жесток, считают их благодетелью. Это они, чтобы оправдать свою беспомощность, придумали идиотское правило, согласно которому следует с другими поступать так же, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой. Наивные глупцы! Многих таких этот мир уже обломал, к сожалению, для них, слишком поздно, чтобы они смогли сделать из этого хоть какие-нибудь выводы, а не сойти с ума. Тебе, мой мальчик, повезло, ты уже понял, как жесток этот мир, но ты ещё очень молод и у тебя есть все шансы осознать это и понять свою неправоту. Не слушай этих несчастных, которые все считают, что если мы чуть-чуть поднапряжёмся, то сможем сделать мир лучше. Ибо не сможем. Люди приходят и уходят, а мир остаётся незыблемым, таким же, как и всегда – жестоким и беспощадным.
Люди, эльфы, орки и прочие твари, они отличаются от животных только наличием интеллекта. Увидишь ли ты в них хоть малейший намёк на доброту? Нет! У животных есть только одно стремление – выжить, выжить любой ценой, не взирая ни на какие обстоятельства. Запомни ещё раз – никакой жалости и никакого сострадания. Будь ты асассин, воин или простой фермер. Если во время боя ты наклонишься к павшему товарищу – ты покойник. Если решишь помочь раненому – ты покойник. Если решишь пощадить врага – ты покойник, потому что он не преминет возможностью всадить тебе кинжал в спину, когда ты отвернёшься. Думать надо в первую очередь о себе и только о себе. Про других – забудь. Никого, кроме тебя, не существует. Есть только ты и окружающий тебя мир».
Как он мог забыть? Индрегас вспомнил, что ещё отец пытался втолковать ему нечто подобное, но он смотрел на отца непонимающим взглядом, и тот оставил бесполезное, как тогда казалось, занятие. Собственно это было ещё одной причиной, по которой Индрегас не сражался вместе со всеми в ту роковую ночь – он просто не мог заставить себя никого убить. Да, он заплатил высокую цену, за то невежество. Теперь Индрегас понял всё. Понял, почему ему снились эти постоянные кошмары – Вермина воспользовалась его слабостью и устроила ему этот ад. Понял, почему ему было так плохо. Наконец, когда «шестерёнки» в его голове окончательно встали на место, он снова встал самим собой. Этот годичный «отпуск» явно не пошёл ему на пользу. Хотя, ведь отрицательный опыт – это тоже опыт. Когда Индрегас осознал всё, его глаза тот час сделались безразличными, а лицо застыла как маска. Он был готов действовать, теперь он точно знал, что делать.
Раз в деревне находились стражники, то и лошади должны были быть. Конюшня находилась на противоположном конце деревни, и Индрегас направился туда. Перешагивая через трупы, на которые он теперь обращал внимания не больше, чем было необходимо, чтобы не споткнуться, он стал пробираться по окраине деревни, на противоположный её конец, стараясь, по возможности, держаться подальше от схватки, которую он теперь, хоть и смутно, но видел. Рядом с ним у горящего дома обрушилась крыша, выпустив в воздух целый сноп искр. Кое-где слышались стоны умирающих и вопли ужаса.
Подбираясь ближе, он увидел стражника, сражающегося против двух хаджитов, вооружённых щитами и кривыми саблями. Расклад был явно не в пользу первого, хотя он, в общем, неплохо держался, пока не споткнулся о тело своего павшего товарища, что стоило ему головы, которая, покатилась по земле и, остановившись, уставилась на Индрегаса немигающими глазами, полными ярости, а тело, изрыгая фонтаны крови, повалилось вперёд и пополнило копилку трупов, украшавших эту «живописную» картину хаоса и разрушения. Из горящего дома выбежала женщина с маленьким ребёнком на руках, но не успела она сделать и пары шагов, как в спину ей вонзился дротик, и она со стоном повалилась на землю, выронив ребёнка, которого постигла не менее страшная участь. Хаджиты вели бой на уничтожение и, судя по всему, были преисполнены намерения вырезать всё население деревни поголовно. Чем это самое население так им не угодило, для Индрегаса оставалось загадкой.
Проходя далее сквозь клубы дыма, которые надёжно укрывали его от посторонних взоров, Индрегас вспомнил о своём оставленном доме и повернулся в направлении леса как раз для того, что увидеть, как над ним взметнулся столб пламени. Он тут же бросился на землю, закрывая уши руками, и через пару секунд раздался сильный взрыв, внёсший кое-какие коррективы в ход боя, который стал ещё более хаотичным, потому как количество желающих сопротивляться резко пошло на убыль, многие обратились в бегство. Индрегас поднялся и, воспользовавшись ситуацией, бросился в направлении конюшни. Тут, как нельзя кстати, небо прочертила молния, и воздух сотрясся от оглушительного раската грома, спустя несколько секунд хлынул сильнейший ливень, и хоть Индрегас тот час промок до нитки, он был несказанно благодарен тому, кто заправляет погодой, потому как теперь разглядеть что-либо далее десятка футов перед собой было решительно невозможно, и Индрегас без происшествий, наконец, добрался до конюшни, которая, к счастью, осталась цела – огонь её не тронул.
В конюшне было около десяти лошадей, к сожалению, почти все мёртвые, потому как хаджиты их не очень-то жаловали. Вокруг валялись трупы местных и нескольких стражников, видимо, хаджиты поджидали здесь тех, кто хотел удрать, но сейчас ни одного не было видно. «Грозы, что ли, испугались?» – усмехнулся про себя Индрегас. Впрочем, к счастью, в одном из дальних стойл одна невредимая лошадь отыскалась, и, спустя минуту, Индрегас уже выезжал из конюшни. Хотя, стоит заметить, не обошлось без трудностей – кобыла сначала забрыкалась, почуяв незнакомого наездника, но Индрегас не был бы лесным эльфом, если бы не мог «договориться» с любой скотиной. В любом случае, кобыла была теперь целиком и полностью на его стороне, и когда передними вдруг возник невесть откуда взявшийся хаджитский головорез, она тут же проломила ему копытом череп, разбрызгав содержимое его, теперь уже пустой, головы в радиусе нескольких футов.
Лёгкой рысью, а скакать галопом при такой видимости, с учётом того, что когда он отъедет далеко, его поглотит кромешная тьма, было форменным самоубийством, Индрегас направил лошадь на север, прочь от погибающей в пламени безумия деревни. Кто-то попробовал зацепиться за подпругу, умоляя Индрегаса не бросать его здесь, но он выдернул ногу и стремени и, не испытывая ни капли сожаления, ударом в челюсть отбросил того в грязь.
Далее предстояло подумать, что делать дальше. Ехать однозначно надо было в Чейдинхол, там, в убежище Тёмного Братства, ему всегда были рады. Также он планировал заглянуть в торговый квартал Имперского Города – необходимо было купить алхимические приборы и ингредиенты взамен безвозвратно утерянных. И самое главное, когда он выберется на большую дорогу, необходимо первым делом поменять лошадь. Ведь он ехал сейчас на лошади, принадлежащей имперскому легиону, а такую опознает любой стражник, и у него будут серьёзные неприятности. Так что любой имперский патруль представлял для Индрегаса опасность, а опасностей на сегодня для него было предостаточно.
Сообщение отредактировал Alion van Cnobie - 24.03.08 - 14:58
|
Помутнение Реалий
21.03.08 - 12:43 (Ответ #31)
