Ульфгриб оглянул тяжелым взглядом помещение и остановился посередине небольшой залы. За овальным столом раньше собиралась шумная и многочисленная компания, объединенная одной целью: задушить в зародыше евпташиную угрозу. Безжалостная ирония жестоко подшутила над ними и евпташиная угроза задушила излишне амбициозную компанию, часть которой, возможно, и выжила; но не будем делать преждевременным предположений, но факт подчеркнем двойной линией: помещение пустовало, и не было звуков, способных опровергнуть его. Странный молча указал на лестницу, ведущую в башню, и положил руку на рукоятку меча, готовый в любой момент вступить с ним в непосредственный контакт, обнажив и пустив его в кровавое дело. Он первым ступил на холодную ступень и первым осилил следующие пятьдесят ее товарищей. Облокотившись на каменные бойницы и наливая в крошечную рюмку пахучий сидр, человек в богатых одеждах смотрел в туман рассеивающейся бури. Волосы его были растрепаны, на лоб спадала непослушная прядь, под которой горели покрасневшие глаза. - Выпьем? – человек посмотрел на поднявшуюся парочку и помахал в воздухе бутылью. Лицо его светилось странной улыбкой, которая выражало одновременно усталость и радость. Кончики его губ были подняты, а на глазах дрожали слезы. Ульфгриб обнажил меч; за ним последовал и Странный. Они не много удивились, увидев перед собой Фельцгерцена. - Вы зря беспокоитесь; у меня нет меча, - он действительно был безоружен, - мне не в честь убивать двух столь прославленных мужей. Мужей, которые запомнятся потомкам, как сбежавшие из плена проклятых сектантов герои, ради великой цели не жалевшие жизней, положившие свою судьбу на алтарь вечных идеалов и погибших в борьбе за них. В детстве, помниться, я тоже мечтал прожить такую жизнь. - Это не было сюрпризом для меня, повстанец; брось гордиться и говори, что тебе нужно или умри, - грозно говорил Ульфгриб, будучи готовым, к любому действию Фельцгерцена. Но он и не думал защищаться или атаковать. Руками он теребил пряжку и делал крошечные глоточки из рюмки, то и дело, поглядывая вниз, туда, где туман беспомощно хватался за стволы вековых дубов и сосен, в бесплодных попытках удержаться в этом мире еще хоть на несколько минут. - Ваше право. Я недостоин чести убить тебя, Ульфгриб. Это должен сделать сам Евптахий. Если он есть; если все это не враки, не выдумки, а чистая правда. Он должен сам уничтожить того, кто так часто возводил на него хулу. Посмотрите, - он поднял над головой два пальца и указал вниз, - через пятнадцать минут начнется контрнаступление, которое скинет остатки старого мира в море и провозгласит новую эру. Эру без императоров и вождей, рабов и господ, богов и государств. Это, наверное, очень красиво… Ульфгриб приблизился к краю башни и взглянул вниз. Пространство очищалось от тумана; дождь прекратился еще минуту назад, и стало видно, что все земли вправо от башни горят огнями десятков факелов. Небо синело, но до полного рассвета было еще далеко, потому каждый десятый повстанец держал в руках горящий факел. Войско двигалось, шуршало десятками сапог, трещало и шуршало волнующимися голосами не видавших боя ребят. Молодые и старые, всех рас и полов, лучники и варвары, маги и артиллеристы; все собрались под стенами башни, готовые к последнему сражению, а где-то там, по другую сторону, стояли имперцы и норды, в меньшей степени готовые отдать свою жизнь. Фельцгерцен смотрел на это движение с нескрываемым восторгом, едва сдерживая слезы и с таким диким воодушевлением стискивая рюмку, что она в итоге треснула и, обагренная горячей кровью, посыпалась на холодную землю. Вдруг раздался протяжный вой; затрубили в трубы. Шелест пронесся по вершинам деревьев. - Началось, - прошептал Фельцгерцен, и слезы покатилась по его лицу. Его била чудовищная дрожь; улыбка не сходила с уст, и хотелось взлететь и полететь над полем боя, направляя товарищей на нужные участки, тревожа вражеские фланг и возвещая своим братьям весть о победе. Он не заметил даже, как меч прорубил его внутренности и как подкосились ослабевшие колени. Падая с башни, он улыбался солнцу и наступающим полкам.
добавлено LordHaosa - 03.11.15 - 19:28 Ожидания командования евпташиных войск не оправдались. Начавшееся наступление разрушило все ранее существовавшие представления о наступлении. Стратегия была послана туда, откуда возвращаются не такими, какими уходили. Из шести армий в атаку пошло всего две; остальные остались на своих позициях, думая, что начало утра наступает не в шесть часов, а в девять; одна армия вообще пошла в другую сторону и затерялась в болотах Морфала. Это было настолько странным, что имперцы первое время даже не знали что делать, предполагая, что это может означать, нет ли в действиях повстанцев хитрого умысла, и не является ли это тактическим финтом. Гонцы скакали по полю боя, держа в карманах донесения и депеши от разных командующих, непонимающе качающих головой и приказывая контратаковать, потому, как вариантов больше не оставалось. Решено было спешным маршем направляться к Башне, истребляя на своем пути все, что было хоть отдаленно похоже на повстанцев. Евпташиные дрогнули; многим начало казаться, что наступление провалилось, и они были правы – наступление действительно с треском провалилось и единственное, что они могли предпринять в данном случае повстанцы, это отступать к Башне и держать вокруг нее крепкую оборону, надеясь на численное превосходство и невидимую помощь Евптахия. Но очистившееся от туч голубое небо светилось глубиной и свежестью и в нем не было даже намека на нечто сверхъестественное и могучее. Это простое небо возбуждало во многих повстанцах ярость; им хотелось чуда, пришествия огненного дождя или кислотных брызг, во множестве опустившихся на землю и покрывших имперцев, сжигающего пламени и мести. Ничего не наступало и это мучило оставшихся повстанцев. Среди таких страдающих от неизвестности солдат был Бергенсгоф. Его полк ринулся ровно в четыре часа утра на позиции имперцев и даже смог отбить медоварню Хонинга, некоторые фермы и конюшни вокруг Вайтрана, но попал в окружение. Появившаяся вокруг легкая кавалерия, вооруженная метательными дротиками и луками, оттеснила его силы к скалам, а подоспевшая пехота принялась учинять над окруженными страшную резню. Выжило всего пара десятков человек, в том числе и их командир. Ворвавшись в Ривервуд, повстанцы хватали свои вещи и бежали на запад, к Башне, ибо только в ней видели спасение от смерти, или, хотя бы от страшного неведения. Лишь Бергенсгоф, имея одну ценность в деревне, забежал в избу, посмотрел на лежащую девушку и вышел на морозный воздух. Пахло жареным мясом без специй, костром и цветами. Полковник вскочил на лошадь и поскакал за своими людьми. Больше он сюда не вернется; больше ему здесь нечего делать. Имперские отряды, численностью не достигающие размеров легиона, напали на штаб Сопротивления внезапно. Но это мало помогло бы им, не появись в разгар боя Ульфгриб и Странный, все это время выжидающие подходящего момента на вершине башни. - Большая честь видеть вас в добром здравии, милорд, - сказал центурион, когда бой закончился, и последние повстанцы убежали в леса, и с поклоном подал Ульфгрибу руку, - надеюсь увидеть вас среди сражающихся у Башни, милорд. Прошу извинить, мы должны преследовать повстанцев до тех пор, пока не загоним в их цитадель, - с этими словами центурион еще раз поклонился и удалился в глубины леса. - Я готов, Странный; не будем терять времени, его и без того у нас мало. Где катапульта? Я хочу скорее расправиться с Евптахием и закончить это кровопролитие раз и навсегда, - спокойно сказал Ульфгриб и посмотрел на Странного таким пронзительным взглядом, что тот сразу понял всю глубину причин его торопливости, нахмурился и ответил: - Катапульта под этой самой башней, но запускать тебя отсюда будет полным безумием и глупостью. Я попрошу у имперцев лошадей, чтобы передвинуть ее ближе к Башне; уверен, они мне не откажут. - Хорошо. Я буду ждать тебя на поле боя. Друзья расстались. Ульфгриб медленно побрел на северо-запад. Чем больше он двигался к полю битвы, тем светлее становилось пространство. Холод боролся с теплом солнца и проигрывал, отходя на второй план и растворяясь в пылу сражения. Империя осторожно наступала со всех сторон, окружая Башню и выдавливая повстанцев к последнему центру сопротивления. На самом деле они не очень то и сопротивлялись, предпочитая смерти довольно скоординированное отступление. Оставшиеся офицеры не хотели сдаваться без боя и готовились дать врагу последний решительный бой, ведь именно он должен был решить исход всей войны. Если имперские войска падут, повстанцев будет уже не остановить и Скайрим перейдет под власть Евптахия; гибель ждала повстанцев, сдай они Башню и отдайся в руки имперцев. Широкое плато, некогда усеянное цветами, девственное от сохи крестьянина и копыта домашнего скота, щедро поливаемое дождями и побиваемое в наказание за дерзкую красоту градами, стало местом, на котором должна была решиться судьба всего мира. Башня стояла на скалистом берегу, неприступном и жутковатом, настолько, что капитаны не рисковали отправиться на его покорение. Ульфгриб поднялся на небольшой по меркам плато холмик и оглядел позиции повстанцев. Никогда еще он не видел такого огромного столпотворения. Никакая битва не могла похвастаться таким количеством людей, животных, мутантов, даэдра и богов собранных в одну кучу и объединенную одной идеей. Казалось невозможным не то что уничтожить это войско, но даже поколебать его бурные недра, настолько оно поражало своим размером и мощью. - Я от верховного главнокомандующего, - раздался рядом голос центуриона, - в честь ваших подвигов верховный главнокомандующий дает вам право лично отдать приказ к атаке. Только поторопитесь; не стоит давать им время укрепиться, - он чуть улыбнулся. - Сколько их там? – тихо спросил Ульфгриб. - Ну, точно больше чем нас. Вот только они глупы, дики и хорошенько нами побиты. Своевременная атака, крепкий натиск и они сломаются; не придется убивать даже полвины этих ублюдков, - спокойно ответил центурион и отдал честь. Ульфгриб еще пару минут смотрел на стоящее вдали войско, вдохнул свежий постдождевой воздух и сказал: - Атакуйте. Центурион поклонился, вскочил на лошадь и ускакал. Через некоторое небольшое время раздался пронзительный трубный вой, прямо как совсем недавно перед атакой повстанцев, и десяток катапульт разом выпустили по врагу равное себе число огненных шаров, которые, крутясь в воздухе и оставляя после себя шлейф черного дыма, полетели в сторону врага. Трех залпов было достаточно; войско двинулось вперед. Ульфгриб развернулся и пошел назад, где десяток здоровых лошадей тащил на холм тяжелую двемерскую катапульту. Она была в три или четыре раза больше обычной и вместо тяжелого валуна заряжалась огромного размера шаром, испещренным странным гномскими рунами, линиями и чертежами. Ульфгриб плохо понимал двемерский и потому даже не старался перевести их, лишь удивлялся, как возможно создать такую махину, плохо при этом, осознавая, что ему первым придется ее испробовать. - Мы испытывали ее на овощах; один раз на овце испытали; не скажу, что все кончилось слишком хорошо или слишком плохо, но испытание прошло довольно успешно. Потому, если следовать инструкции, не самодельничать и быть аккуратным, все может закончиться хорошо. - Ты прямо универсальную формулу вывел, друг мой, но ты зря меня успокаиваешь; я все равно это сделаю, каков бы не был шанс на удачу. Думаю, все будет нормально, - вопреки словам, голос его слегка дрожал. - Слышу, начинается нормальное такое побоище; ладно, если ты готов, то приступим. Странный вставил в небольшое отверстие причудливый ключ, повернул его, и половина шара медленно поднялась и отошла в сторону. Ульфгриб забрался в него, уместился на мягчайших подушках, пристегнулся кожаным ремнем и пробежал рукой по куйку, в котором лежали ценнейшие артефакты, продав которые он и все его предки могли стать богачами. Не сказать, что ему было не страшно в это время; да, он боялся; боялся до дрожи. - Ну, держись, дружище. Когда будешь на месте, поверни рукоятку около головы. Больше мне нечего тебе сказать; удачи, - Странный закрыл люк, нечто щелкнуло, посвистело. Секунды бились по вискам Ульфгриба. Он зажмурился. Треск; он полетел. Полет длился не больше десятки секунд. Голова ударилась о горячий метал и Ульфгриб потерял сознание.
добавлено LordHaosa - 04.11.15 - 19:11 Мужчина в длинной меховой тоге потянулся, стряхивая с себя серый грязный снег. Розовые пятки, похожие на щиколотки новорожденного поросенка выглянули из-под мягкого пледа и опустились на мраморный пол обширного портика, расчерченного толстыми тенями, отбрасываемыми несколькими колоннами, высота которых поражала воображение и шею. Он посмотрел на белое небо, похлопал себя по бокам и пошел вдоль переливающихся на тусклом солнце человеческого роста статуй. Каждая из них была человеческого роста и выполнена в лучших традициях позднего имперского символизма, когда любая черточка и выпуклость, будь то нос или вздернутая губа, отображает одну их сторон характера. Бронзовые, алюминиевые, бриллиантовые, золотые и даже вырубленные из ствола векового дуба, они стояли как на подбор, изображающие персонажей из истории Тамриеля. Мужчина, дуя в ус и почесывая роскошные бакенбарды, остановился около изумрудной статуи статного мужика в тяжелых доспехах, подпоясанного толстым даэдрическим ремнем, левой рукой сжимающего рукоятку двуручного топора, похлопал в ладоши и она, резко скрипнув, завалилась на бок, потом подняла ногу и сошла с постамента. - Что, опять? – сказала она грозным басом, услышав который, большинство слабых духом поспешило бы побыстрее удалиться. Но мужчина, являющий собой чистый дух без примеси трусости и слабости, даже не двинув глазом или иным каким членом своего спокойного аристократического лица, устало сказал: - Снова, милая статуя, снова и снова; в тысячный раз; раз за разом; но погоди, не спеши; лучше приготовься. Сегодня к нам прибудут гости. Принарядись, как ты можешь, побрейся; выброси топор; зачем он тебе тут. Мужчина похлопал в ладоши, и изумрудная короста спала с мужика, оставив ему лишь загорелую наготу. Он похлопал еще раз, и тело покрылось дорогими одеждами, отделанными по последним пискам моды, украшенными самоцветами и золотыми цепочками. - Мне что, придется ходить в этих барских обносках?! – взревел мужик. - Именно. - Тогда хотя бы топор верни! Пока с него не сойдут следы эльфийской крови, он должен принадлежать мне! - Они с него никогда не сойдут. Прошло сто лет, а ты до сих пор это не понял. Топор вернется к тебе, но после окончания банкета, - с этими словами человек задумчиво покрутил головой, - пригласи еще кого-нибудь на свое усмотрение. Только постарайся, чтобы эти люди, или кого ты там решишь выбрать, были посолиднее. Я не хочу еще раз опозориться на весь свет Нирна. Мужик плюнул на холодный мрамор и ушел, а его товарищ еще раз похлопал в ладоши и портик, с его колонами, статуями и легким морозцем исчез. На его место пришел дремучий лес. Холод сменился духотой, от которой даже мухи страдали и дохли сотнями, так и не испытав на своих малых тельцах всех прелестей насекомой жизни. Меховая тога слетела и на ее место вознеслась тончайшая шелковая туника, пропитанная насыщенным свекольным соком. Ноги легко ступали по мягкой волнистой земле, покрытой мхом, небольшими, отполированными ветрами и звериными лапами камешками и прочими материалами природного происхождения, которые в изобилии можно встретить абсолютно в любом лесу. Ему не нужны были сандалии или сапоги, чтобы защитить пяты от острых каменьев, зарослей колючих вьюнов, прижавшихся своими высохшими тельцами к доброй земле, или юрких плотоядных кротов, настолько слепых, насколько злых и кровожадных. В руках у человека оказался ножик и он, присев на корточки, аккуратно срезал один большой белый гриб. Причем делал он это не для того, чтобы, придя домой, сварить из него суп или пожарить с картошкой и салом, а с целью чисто эстетической. Взяв в руки холодный, влажный на ощупь гриб, он приложил его к груди, и он в мгновение впитался в нее по чувствительным трубкам. Живительная энергия, сладостным теплом разлившаяся по венам странного существа, приободрила его. Улыбка засветилась на его устах. Он вытянулся во весь рост, покраснел и закрыл глаза. Кованые двери отворились, и на пороге показался Алдор в длинной мантии с капюшоном. Отвесив поклон, он предупредил хозяина о приближении гостей.
|