Три, или даже больше, лет назад, когда Пушок был еще маленьким котенком, не помышляющим о созидании и любви, в нескольких крупных и малых островах от него, Вальдемар, только приступал к своей новой жизни, так внезапно освещенной лучом пока слабой, не оформившейся в полной силе любви. Как вышедшая из кокона бабочка, он взлетел и жалобным голоском, которого у него отродясь не было, в горестном порыве падал на колени и со стоном проклинал Бытие. Песчаной бурей прошлась по всему его существу холодная, мурашкотворящая волна смущения, смешанная с презрением к самому себе, слабому и только что бывшему сильному и властному повелителю себя. Ночами он тихо сидел на своем мягком, красном кресле и закрывая на пару секунд глаза, понимал в каком он положении, понимал, что существо, поглотившее его и заставившее принять монашество, есть хозяин его, с плеткой стоящий над рабом своим. Он был рабом своего раба, мелкой сошки, которую он мог продать так же легко, как и купить взамен ей сотню таких же молодых и красивых. Но он, каждый раз беря в руки перо и поднимая его над бумагой, усевшись на стул ради разрешения так мучащего его вопроса, сползал на дно своей мысли, не в силах совладать над собой. Что это, если не рабство? «Нет свободы. Есть только разные виды рабства.» - Говорил ему его наставник, еще в деревне, когда молодость и неразумение не дали ему понять сей слог. Теперь же он понял все более чем ясно. Он был рабом и был рабом с самого начала жизни. Кровь аристократа не была помехой рабству, она лишь добавляла мучения. Раб понимает свою участь, он знает что родился таким и умереть он тоже должен таким, господин же в обличии раба, считает себя господином своим, обрекаясь на муки, идущие за прозрением. Так и Вальдемар, проснувшийся как после долгого сна, вдруг очень явно ощутил свою ничтожность и рабскую сущность. «Убей ее. Убей ее и докажи свою власть» - Говорило ему его нутро. Убийство того, кто дороже жизни доказало бы всему миру ложь этой гнусной и повергающей в уныние теории. Но как сделать это, как поднять меч на это милое, прекрасное создание, как ударить его а потом смотреть на ее кровь? В этих размышлениях Вальдемар проводил всю ночь, к утру решаясь наконец свершить свой замысел, порубить свою возлюбленную на рассвете, пока она еще спит и забыть обо всем как страшный сон. Но как только подходил он к ее ложу с обнаженным клинком, как только поднимал его над головой, так сразу холод сковывал его, ему становилось плохо и он падал без чувств прямо там, у подножия ее кровати. Девушка приводила его в чувство, укладывала на кровать, приносила холодный чай и садившись при нем, начинала его успокаивать, говорить, что все, что было плохого в прошлом прошло, значит все, что будет плохого в будущем, тоже пройдет. «Но ведь и хорошее, что было в прошлом прошло, значит и все хорошее в будущем пройдет. Да и было ли хорошее? Все что я пережил, было лишь смертью, убийством, адским кошмаром, предательством и обманом. Пройдет ли это? А если нет, то неужели будет повторяться вечно?». – Отвечал ей хриплым голосом Вальдемар, кладя свою голову ей на колени. Девушка ничего не отвечала, она понимала как ему плохо, она понимала, что не безразлична ему, что он власть здесь и что она помеха на его пути, сор, который можно смести. Смести, но только не ему, ибо он был раб которого еще не видел свет, раб своего чувства, своего инстинкта, своей любви. Так проходили дни его, безрадостные и унылые, ведущие за собой все его имение в пропасть, туда, куда и он стремился, сам того не ведая. Вскоре жизнь ему окончательно опостылела, бедняге было тошно чувствовать себя в этих стенах. Он понимал себя как животное в клетке, как раба в жалкой хижине, встающего по первому приказу коменданта. По сути он был другим, он хотел власти, он хотел что бы ему подчинялись, что бы его слушались, что бы верили в него и шли за ним. Но все было иначе, как только хоть малейшее слово звучало из уст красавицы он тут же бежал к ней, забыв все свои дела, лишь бы только угодить ей. Однажды, после своего естественного моциона, без которого он не мог начать и закончить день, Вальдемар, еле волоча ноги по мягкому, темно коричневому, однотонному ковру добрался до своего дивана в гостиной, упал не него и закрыв лицо руками заплакал, стараясь не дышать, не ронять звуков, словом, сделать все, что бы обители его имения, то есть слуги и возлюбленная на втором этаже, не услышали его почти физически ощутимого горя. Так он пролежал несколько десятков минут, пока его горестного уединения не нарушил вошедший с чаем денщик, не молодой и не старый человек, лакей по психологии и раб по природе. Увидев плачущего господина, денщик не смутился, он уже не раз заставал его то плачущим, то причитающим, то просто лежащим с кислой миной на лице. Вот и теперь, он просто поставил поднос на чайный столик перед диваном и решив уже удалиться, понял, что Вальдемар очнулся и смотрит на него, своими большими голубыми глазами, полными слез и боли. Денщик испуганно остановился, меряя глазами помещение, готовый выполнить любое поручение безумного хозяина. Секунду Вальдемар смотрел на него, холодно и ожидающе, а потом, резко вскочил и упал перед ним на колени, схватив того за полы пиджака и диким голосом начав такую речь: - Дионис, что делать? Куда мне отправиться? Зачем мне жить без того, что зовет меня? Как долго я страдаю, Дионис, как сложно мне привыкнуть к новой, противоречащей моей природе жизни. Как сильно я хочу взять нож, вот этот самый нож. – Вальдемар трясущимися руками показал на лежащий рядом с подносом кинжал. – И убить ее, ты даже не понимаешь, как сложно это сделать. Убить ее, покончить с ней, отпустить ее, так что бы она ушла, забыть ее и навсегда… освободиться, дожить свободно остаток жизни. Как хочется мне этого, Дионис. Все есть у меня и слуги и богатый дом полный разного убранства, власть убивать, власть судить, казнить и миловать, все есть… но нет сил покончить с таким простым делом. Дионис не знал что сказать на такое резкое и неожиданное откровение. Он напрягся и стоял как пень. - Разве достоин я всего этого, разве не лучше ли мне жить в холодной, сырой землянке, есть коренья и дикие ягоды? Мне сложно понять где находиться грань между рабом и господином, где есть та стена, что отделяет пресмыкающеюся тварь от бога. При слове «бог» Дионис вздрогнул и поежился, ему стало страшно за душевное здоровье Вальдемара. Ему было неудобно стаять так и не иметь должного утешения, должного слова, утешительной фразочки, брошенной быстро и тут же унимающей всякое беспокойство волнующегося. Вальдемар уже ничего не говорил, он лежал на полу и тяжело дыша, словно перед стартом, готовясь сделать то, что давно созревало в его уме, тихо шевелил пальцами. Вдруг он резко вскочил, вздрогнул, схватил со стола кинжал и бросился на второй этаж, совершенно обезумевший. Забежав в спальню, Вальдемар увидел ее, только что проснувшуюся, свежую и бодрую, явно не слышавшую тирад своего влюбленного друга. Он резко побледнел, зашипел как змея и со всей силы вонзил кинжал себе в живот. Безумно хрипя, сквозь кровь он стал что-то шептать, то ли извинения, то ли прощения, разобрать было невозможно. Кровь полилась на белые ковры спальни, сбежались слуги, послышались крики, то радостные то печальные.
|